[ksobakaa]

Читаю TTSS и очень страдаю третьи сутки.
Кто его знает, что я пытался сказать. Мне просто нравилось лежать лицом в пол и размышлять, что Эггси бы страдал после смерти Гарри, что он пришел бы к Мерлину, как к его другу, все такое. Не знаю, регретирую ничего.
Пост! Фильм, Гарри не уполз, но остался Галахадом, Эггси присвоили звание Мордреда, а Мерлин занял место Артура, став главой Кингсмэн, но не переставший от этого быть координатором. Это вроде бы Мерлин\Эггси, но через флер боли прослеживается Гарри\Эггси. Депрессия, стадии принятия, попытки прописать асексуального Мерлина и неловкие попытки помочь.
В итоге: вроде Мерлин\Эггси, PG, ангст, боль, страшно не вычитанные 1,6к слов.


Ему говорят: «Время лечит».
На второй месяц Эггси проходит полную подготовку и становится частью мира Кингсмэн. Это довольно сложно, но он справляется, потому что всеми силами старается выкладываться на полную, забыться от усталости, лишить себя свободного времени, которое он непременно потратил бы на то, чтобы поковыряться в своей голове и выудить оттуда воспоминания.
Ему говорят: «Через полгода все пройдет».
Через восемь месяцев Эггси становится едва ли не лучшим; у него получается восхитительный мартини, а его пули попадают в десяти случаях из десяти; Эггси делает работу так чисто, насколько у него вообще может это получаться. Он живет в доме Гарри, отказываясь его кому-либо продавать.
Эггси не носит имя Гарри Харта, потому что не хочет быть Галахадом.
«Я бы предпочел быть с ним».
Кодовое имя Эггси – Мордред, и ему каждую чертову ночь снятся кошмары.

– Мне нужны таблетки, наверное, – буднично говорит Эггси, разваливаясь в кресле напротив Мерлина.
Он похож на человека, у которого болит вообще все, что только может; красные глаза и почти синие мешки под ними, чуть подрагивающие руки, отсутствующий взгляд и пугающая, несколько отстраненная улыбка, поселившаяся на его губах еще с того самого дня.
Они не говорят о Гарри ни разу, Эггси даже находит в себе силы не спрашивать про тело, похороны, что-то в этом духе. Мерлин не торопится рассказывать.
– Возьми небольшой отпуск, – почти приказ, не совет. – Попытайся привести мысли в порядок, Мордред.
Он что-то набирает в своем планшете, и цветные картинки сменяют друг друга в отражении его очков. Эггси хочется стащить с Мерлина очки и подтянуть к себе за воротник идеальной рубашки. У него бы получилось за счет отличной физической подготовки и едва контролируемой ярости, что бурлит внутри, грозится вылиться наружу при первой же возможности.
Эггси сидит в кресле, сжимает кулаки так, что ногти врезаются в кожу до крови, пытается думать о чем-то отвлеченном и относительно веселом. Разум, несмотря на потуги, относит его в тот день, когда убили Гарри Харта.
Эггси интересно, о чем думал Мерлин в те минуты, ведь он был там, видел все через очки Галахада, все прекрасно понимая. Эггси хочет спросить его об этом, но не решается: он уверен, что ему не понравится ответ.
– Прошел почти год, Мерлин, – констатирует Эггси, глядя на вычищенные ботинки Мерлина. – Мне не становится легче.
Мерлин поворачивается к нему в своем кресле смотрит почти с упреком: по его лицу сложно понять, злится он на самом деле или пытается такой гримасой скрыть усмешку. Он мгновение раздумывает, затем тянется к лицу Эггси и снимает с него очки. Без них он выглядит еще более дерьмово, пожалуй.
– По честному, тебе нужен не отпуск, а доктор, Эггси.
Эггси морщится сразу от двух вещей одновременно: Мерлин слишком редко называет его по имени, чтобы к этому успеть привыкнуть, зато упоминает про необходимость посещения доктора постоянно, и, может быть, он прав.
– Мерлин, – натянуто улыбаясь, произносит Эггси, – ты случайно не доктор?
Он знает (Гарри рассказывал ему), что Мерлин в молодости заканчивал медицинский колледж, но сейчас речь совсем не об этом. Эггси нужен кто-то, кто знает его проблему, кто мог бы помочь. Он совсем не уверен, что Мерлин подходит под это описание (скорее, он уверен в обратном), но Эггси не хватает сил просить кого-то еще.
В тот вечер они возвращаются в дом Гарри вместе.

– Двадцать девять лет, с ума сойти, – говорит Эггси, жуя пасту. Макароны слегка недоваренные (так их готовят настоящие итальянские повара, раздраженно говорит Мерлин), но Эггси давно не чувствует толком вкуса, так что его все устраивает.
Жалуется и капризничает он скорее по привычке, вернее – в надежде пробудить в себе какие-то эмоции. Мерлин отвечает неизменными ворчливыми упреками, и Эггси постепенно начинает чувствовать себя живым.
Дальше ужин проходит в тишине, прерываемой звуками стукающихся о тарелки приборов, и тишина эта не гнетущая, а наоборот – расслабляющая.

Спустя каких-то полтора месяца Эггси отправляют на задание с Ланселотом. В самолете Рокси ложится спать, потому что ее предыдущая миссия длилась почти двое суток и кончилась пару часов назад. Эггси, разумеется, не препятствует, но сам засыпать не решается. В Японию лететь не очень долго, а значит, можно изучить данные по делу. Их задание – дочь главы якудзы, ей всего девятнадцать, и ее нужно убрать. Уже ничего не кажется жестоким или бесчеловечным, теперь Эггси кажется, что он способен убить не только свою, но и всех собак мира, если бы ему приказали.
Буквы расплываются перед глазами, и Эггси обессилено закрывает папку с бумагами и фотографиями. На секунду он видит вместо спящей Рокси очертания Гарри в его светло-сером костюме. Рокси смешно хмурит нос во сне.
Эггси тянется к своей сумке и достает оттуда дрожащей рукой пластинку красных капсул-таблеток. «Если появятся галлюцинации», - слышит он в голове спокойный голос Мерлина. Эггси вместо необходимой одной капсулы глотает сразу две и прикрывает глаза. Наверное, нужно взять выходной.

– Сейчас направо, – командует Мерлин. – Будь осторожен: их клинки смазаны быстродействующим ядом.
– Как всегда, – усмехается Эггси, подстреливая еще одного человека в черном. – Мне кажется, этим ниндзя давно нужно было придумать что-то новенькое.
Он бежит по коридору, наверное, вечность, и голова начинает предательски кружиться. Стены-двери сделаны из дерева, причем абсолютно идентичные по всему периметру этого гигантского борделя, который Мерлин называет додзе. Эггси бежит, время от времени подстреливая ребят в черных одеждах, резко выскакивающих из-за дверей, словно злодеи в игровых автоматах, по которым нужно попасть пластмассовым молотком. На тот момент, когда эти ниндзя начинают так раздражать Эггси, что он был готов зло сообщить об этом в микрофон Мерлину, коридор неожиданно кончается, и Эггси едва не влетает в светло-коричневую дверь.
– Мордред, – зовет в наушнике Мерлин, – у тебя мало времени. Беги налево.
Эггси послушно сворачивает и сталкивается с деревянной, мать ее, дверью. Зло дернув ее в сторону, он тут же оказывается внутри. В центре просторной комнаты уже стоит Рокси – видимо, добралась быстрее и уже успела разобраться с целью (девушка в белоснежном кимоно, окропленном кровью, лежит на полу у ног Ланселота).
– Мордред, замок, – напоминает в наушнике голос Мерлина.
Эггси вскрывает сейф за тридцать шесть секунд. Они с Рокси выуживают оттуда ценные бумаги и быстро смываются.
В самолете Рокси отмывает свои руки от крови и вслух рассуждает о том, что собирается на ужин прикончить целую индейку. Эггси старается улыбаться ей в ответ, но чувствует, как предательски дрожат у него колени, а воображение, черт бы его побрал, услужливо подкидывает картинки с окровавленными ладонями. Эггси страшно, нечеловечески устал.

Мерлин практически подхватывает его на руки, когда Эггси спотыкается о собственную ногу на пороге дома. Он поддерживает его за талию, тащит в душевую комнату и не слишком бережно усаживает в ванну.
У Эггси расфокусированный взгляд, а еще он, кажется, плачет; Мерлин включает душ, чтобы избавить себя от ненужных догадок.
– Снимай, – говорит и тянет Эггси за руку.
Тот послушно стаскивает пиджак, и в каждом его жесте такая надломленная покорность, что становится тошно на это смотреть. Мерлин раздевает его до нижнего белья, сам снимает с себя джемпер, оставаясь в одной рубашке, и закатывает рукава до сгиба локтя. Включает горячую воду посильней и намыливает Эггси голову. Он дает ему достаточно времени, чтобы тот перестал всхлипывать и начал говорить.
– Я не чувствую себя виноватым, хотя были и такие мысли. – Эггси шумно втягивает носом воздух. – А теперь я не чувствую ничего вообще.
Мерлин молча зарывается в его мокрые волосы пальцами, сильнее трет кожу, массирует. Он знал, что рано или поздно с Мордредом придется поговорить, представив на время, что он маленький ребенок, запутавшийся подросток, нуждающийся в утешении; он, можно сказать, готовился к этому моменту, но вот сейчас, когда он, наконец, настал, Мерлин не знал, что ему следует сказать.
Эггси решает все его маленькие проблемы выбора одним простым движением – тянет Мерлина за рукав, заставляя нагнуться.
«Я не чувствую ничего», – повторяет Эггси зачем-то снова и снова, будто боится, что его не услышат.
Мерлин проклинает все на свете, когда ноги сами по себе перешагивают через бортик ванны. Эггси внимательно наблюдает за действом, подвигается чуть к стене, прижимается к краю ванны спиной, освобождая побольше места. Мерлин садится в полу набранную ванну прямо в одежде: рабочих штанах, своей идеально выглаженной рубахе, даже в тапочках.
Эггси обхватывает обеими руками его ладонь и прижимает ко лбу.
«Мне нужна помощь», – признается Эггси, глядя сверху вниз, подаваясь вперед всем телом.
Мерлин чувствует, как сердце пропускает удар, когда Эггси коротко целует костяшки его пальцев одну за другой.
– Мордред, – говорит он, сглатывая, тут же осекаясь.
Дрожь Эггси передается ему, и он мелко дрожит, то ли от злости, то ли от неуместного возбуждения, то ли от – черт побери – неловкости.
Они сидят в ванной еще, наверное, полчаса, пока подушечки на пальцах не сжимаются, прямо как в детстве. Обычно у них нет времени на подобные развлечения, но только не сегодня.
Эггси коротко всхлипывает пару раз, и Мерлин невольно вздрагивает, когда он пытается заключить его в объятья. Мерлин знает: нельзя позволять Эггси к себе привязываться. Он знает, что совсем скоро проиграет эту войну.
– Пошли, – говорит Мерлин, вылезая из ванной, с отвращением чувствуя, как с него течет вода, и мокрая одежда облепляет тело.
Он ждет, что Эггси отпустит пошлую шуточку или хотя бы двусмысленно улыбнется, но ничего подобного не происходит. Они ковыляют до комнаты, хлюпая мокрыми ступнями. Мерлин приносит Эггси таблеток и немного мартини.
– Отлично, – одобрительно кивает Эггси после первого же глотка.
Его губы растянуты в измученной улыбке, он действительно смертельно устал от всего: миссий, перестрелок, людей, крови, смертей.
– У тебя пять выходных, – мягко говорит Мерлин, и Эггси тут же ловит его взгляд.
– Спасибо, – неожиданно просто произносит он. – Надеюсь, ты не вздумаешь сбежать.
Мерлин усмехается и делает глоток из своего стакана. Виски жжет горло, но остужает скачущие мысли. Эггси сжимает его руку.
– Кстати, – говорит он, и на этот раз в его голосе мелькает давно забытая искренняя насмешка. – Я знаю твое настоящее имя. Мне Гарри говорил.
Мерлин аккуратно высвобождает свою руку, встает со стула и обходит кровать с противоположной стороны. Ложится с краю, максимально далеко от Эггси и подкладывает руки под голову, глядя в белоснежный потолок.
– Не факт, что это было действительно мое имя.
Эггси смеется.
Он умный мальчик: понимает, что Мерлин разрешает ему этим вечером и так слишком много, поэтому Эггси даже не делает попыток прикоснуться, подвинуться ближе. Утром он просыпается с первыми лучами солнца.
– Как оно? – спрашивает Мерлин, повернувшись к нему голой спиной.
Эггси говорит, что впервые за долгое время ему снилось море.